Роль ̶п̶е̶д̶с̶о̶в̶е̶т̶а̶ папы в Шурочкиной жизни
В 1983 году я преодолевала пробки на автобусе в противоположную от центра сторону. И пробки были другими. В утренние часы все ломились на работу в центр, и не только на метро. Я же разглядывала встречные автобусы и мне казалось, что они как будто распухают до круглого состояния. Но продолжают вдавливать в себя пассажиров. То есть всех впускать, и никого не выпускать. Мой же путь начинался от Новослободской. И ехала я в Бескудниково. В пустой коробочке. Шикарно так.
В дороге я могла поспать. Но чаще всего проверяла тетради. Нестыдно теперь признаться, но я даже прописывала буквы и слова в прописях. Надеюсь, родители моих учеников не подозревали меня пьянстве. Да и не употребляла я ничего в свои 19 лет. Меня просто трясло в автобусе. Каждый день. Шесть дней в неделю. По полчаса. А каллиграфические способности сглаживали транспортные неудобства.
В школу в Бескудниково я попала по распределению. И оказалась в таком серьёзном месте, где красивая и амбициозная директриса, «баба ягодка опять», успешно добивалась присвоения учебному заведению статуса «образцово-показательная школа». Насколько я знаю, она всего добилась, но потом.
Я уже писала что-то и про наставницу, и про «по стеночке… по стеночке»… Но ни одного слова про мою молодую жизнь. А она была весёлой. Во-первых, я обнаружила в этой школе ещё одну молодую училку, причём, по пению. Во-вторых, мы с ней подружились. Завели шуры-муры «на раёне». Но не все подробности сразу. Сегодня про Шурочку.
Она была очень активной и яркой девушкой. Соответственно своему предмету. Шура также, как и я, закончила училище. Но пришла в эту школу не по случайному распределению, а почти по собственной воле. Дело в том, что её папа Арон велел ей сделать это. Потому что эту школу Шурочка закончила всего пару лет назад.
Естественно, её взяли. Не могли не взять. Потому что с выпускниками у них связи. А с хорошими выпускниками приличные связи. И поддержка правильного папы ещё никому не помешала в жизни. Тем более, далеко идущей школе.
Наша дружба с Шурочкой была крепкой. Мы ходили парой на переменах. Обсуждали завуча и других училок. Покрывали друг друга в трудных ситуациях. Вместе краснели на парткомах и профкомах.
Так, чтобы молодёжи было понятней, поясню. Моя учительская неделя выглядела следующим образом. Заканчиваются законные четыре урока, ну пусть ещё классный час по четвергам, и могу ли я, к примеру, идти домой? Нет, друзья. Следите за расписанием: понедельник – профком, вторник – партком, среда – педсовет, четверг – комитет комсомола (понимаете, там кроме нас с Шурочкой, было ещё два задрипанных комсомольца), пятница – общешкольное мероприятие. Сбежать удавалось только ближе к пяти. Да, суббота. Если ничего не случилось, можно было ехать домой, часа в два.
Поскольку всё это было неизбежно и непоправимо, то мы старались не нарываться на проблемы и не пропускать ни одной повинности. Иногда можно было убежать с парткома, в том случае, если нас не вызывали туда, поругать за что-нибудь.
— Так. Переходим к вопросу педагогической сознательности молодых специалистов. Поступила информация, что молодые специалисты Е*…на и П*ская…
Обычно на таких собраниях я сидела и писала на листочке: дураки, дураки, дураки… Шурочка рисовала крестики и нолики. Иногда мы записывали шедевральное и передавали друг друг эти мятые записки. А нас продолжали прорабатывать.
— Скажите, Евгения Владиславовна! Вот что Вы лично обо всём этом думаете?
— А? О чём?
— Нет, ну Вы считаете, это нормально, пропускать такие важные школьные мероприятия как… не проводить своевременно политинформации… ни в грош не ставить мнение наставника… не проводить работу с родителями по поводу…
— А? Ну да. То есть, нет, конечно. Буду исправлять ситуацию. А что собственно не так? Да… Ой… Говорила я невпопад.
Однажды они, эти тётки, училки со званиями и без, собрались специально, чтобы персонально обсудить нас с Шурочкой.
И вот про неё скажу. Потому что точно знаю. Она хорошо учила детей пению. И даже классической музыке. Но тётки хотели, чтобы она ещё посерьёзнее относилась к классному руководству. И… не хамила! Да. Слышите? Не хамила! Точка.
Шурочка, впрочем, и не хамила. Она воспитанная была. Папой. И знала вообще, как и почём. Но если её спрашивали, она честно отвечала. Ну громко иногда, ну она же училка пения, значит, с голосом.
— Да, вообще ни одного мероприятия ваааашего не пропустила. Да я каждое меррроприятие готовлю, как папа каррррло, натурррально.
Шуррочка не выговаривала немножко букву Рррр.
— Да я не успеваю сессии свои сдавать в институте, все вррремя, то смотррр стррроя, то пллляска какая.
— Ты потише, потише, тон выбирай!
Ррразница заключалась в том, что поскольку Шурочка училась в этой школе, то к ней было другое такое отношение. Словом, они имели её на «ТЫ».
— Какие в ж… политинфоррррмации? Я когда должна на это вррремя найти? У меня уррроков одних, 30 часов в неделю. А еще нагрррузки?
— Общественные нагрузки НИКТО, слышишь, НИКТО не отменял!
— Я очень ответственный классный рррруководитель. У меня дети в походы ходят и в кррружки. И если не нррравится…
Обиженная Шурочка сильно краснела и начинала заикаться.
В целом, на каждую пррретензию, у Шурррочки находилось очень много аррргументов.
Но однажды, тётки обиделись совсем. Управы на нас никакой не было. В партию мы ещё были молодыми идти. Комсомольские взносы платили. Работу не прогуливали. Ну ржали не вовремя, что обидно. А с этим что сделаешь, по большому счёту.
Идея всё-таки педсовет посетила. Гениальная, считаю.
После очередного обострения тётки посовещались и решили вызвать на педсовет папу. Да, того самого папу Арона – отца учительницы музыки, напомню.
Приходит папа к директрисе в хорошо знакомый кабинет. Серьёзный, седой, всё как положено. Вызывали, говорит, отвечаю.
— Ваша дочь!!! Бла-бла-бла! Плохо работает!
— Да что вы. Не согласен. Она целыми днями работает. Учиться не успевает.
— Ваша дочь!!! Бла-бла-бла! Не проводит политинформации!
— Да не может быть! Она политически грамотная. Она газеты читает, вырезает статьи и клеит в папку. То есть готовится, я уверен.
— Ваша дочь!!! Бла-бла-бла! Не уважает старших!
— Ну чтооо вы, дамы… Как можно. Шурочка воспитана в строгости. Не поверю ни за что.
— Ваша дочь! Выражается!
— Нет, серьёзно, я прямо расстроен. Кто мог сказать про Шурочку такое? Она грубого слова за свою молодую жизнь ни разу не сказала.
Тётки покрылись испариной.
— А ещё! А ещё! Она КУРИТ! Слышите? КУууРИТ?
— Как курит? Кто сказал? Где курит? Когда?
Завуч по внеклассной работе вздохнула с облегчением.
— А вот так вот. Где курит? Так в подсобке трудовика и курит.
На следующий день Шурочка на работу не пришла. Так как папа поставил ей под глаз фингал. И ещё потом две недели не пришла.
Я лично не ожидала вообще такого поворота событий. А ещё приличный такой мужчина.
В тот день я приехала домой в горестных раздумьях.
— Мам, а если тебе директриса позвонит и скажет, что я ммм…курю…
— Ха! Я ей скажу, что ты ещё и пьёшь!!!!
И вдогонку.
Я очень удивилась кстати, когда, всего через каких-то пару месяцев, директриса в приватной беседе сказала мне.
— Вы чего там мучаетесь, к трудовику бегаете покурить. Открыли на переменке окошко, покурили, проветрили, все дела.
Я рот открыла и до сих пор не могу закрыть.
У неё что ли с трудовиком роман был? Не пойму. А говорили, вроде, с физкультурником…
Бедная Шурочка…
