Классная рабо…
Говорят, что сейчас частенько встречаются училки начальных классов, которые параллельно с основной работой приторговывают, к примеру, Avon. Так, учительница моего крестника регулярно на электронную почту родителям своего ученика шлёт информацию о новинках и соблазняет встречами и презентациями.
А вот в моё время, в 1985-м году, я могла похвастаться своей зарплатой и длинным отпуском. Совершенно не возникало никаких идей о дополнительном заработке. Правда, жила я тогда с родителями. Из крана капал стиральный порошок, то есть я и не помню, чем мама стирала. Денег мама с меня не просила, но и я у неё ни на что не брала.
И было мне 18 лет.
На первую линейку по случаю 1 сентября я пришла в голубом платье из марлёвки, белых носочках и сандалиях без каблука. Родители моих перваков, наверное, переживали. Выглядела училка лет на пятнадцать, не больше.
Бедные детки торжественно плелись за мной в класс и не знали, куда девать свои цветы.
На первый урок мира пришёл какой-то дедушка и сказал несколько ёмких медленных слов. Я ему вручила часть букетов и осталась с ребятами наедине. И вспомнила, что когда я сама пришла в первый класс, то парты у нас были с крышками. И Капа (Капитолина Петровна – моя первая учительница) показывала нам, как правильно вставать, аккуратно открывая эту крышку, и красиво садиться, возможно синхронно.
В моём же классе таких парт не было. И столы-парты не имели соответсвующего наклона. Так что ритуал «встать-сесть» я сразу пропустила. Хотя потом уже, в своей практике, часто применяла, когда хотела привлечь или отвлечь внимание. Вот, устал Болдырев и уже ползает под партой, а Тихонов щиплет Кудрявцева. Самое время «встать-сесть».
На первом собрании с родителями я объяснила им, как я буду учить читать и писать. И как им, родителям, не надо влезать и портить процесс. И очень просила, чтобы девочки не надевали цветные колготки и серёжки. Так как завуч никак не разрешает. И не положено. Родители отнеслись ко всем моим требованиям уважительно. Только пара девочек все равно ходили в неправильных колготках. А Данилова в серёжках.
Но у нас с ней была такая игра. Когда я в открытую дверь видела, как приближается завуч. Я говорила громким важным голосом: — Даниловааааа… Юляяя!
И шёпотом: — Снимай…
Юлька быстро прятала серёжки в карман фартука.
Думаю, что авторитет завуча не пострадал ни разу. Хотя с колготками этой прекрасной даме пришлось смириться. А, может, она просто ни разу не решилась залезть под парту со своей проверкой.
Жили мы довольно весело. Я охотно участвовала классом во всех весёлых школьных мероприятиях. Конечно мы срывали первые места на конкурсе танцев и смотрах строя. Ну, может быть, еще на конкурсе чтецов. То есть там, где мне самой было интересно. Читать, плясать и шагать строем я любила, когда сама была ученицей.
Теперь же я стала совсем взрослой. И даже с отчеством. Важничала конечно. Хотя не помню, насколько.
С родителями я дружила. И когда мама Лёши Кудрявцева приходила плакать ко мне, то я ей очень сочувствовала.
Дело в том, что её мальчик никак не мог быстро писать. Вот совсем.
То есть за один урок он мог написать «Классная рабо…». И, в общем, всё.
Тоже самое он делал бы дома, но ответственная мама, передовик производства, трудоголик и глава семейства, не могла этого перенести. И поэтому Лёша писал, а она сидела рядом. И конечно орала.
А потом приходила ко мне и объясняла, что, скорее всего, он дурак, и его надо в школу дураков.
Но она просто не знала, что есть такие люди, тормоза. Или, может быть, плохо была знакома с Алёшином папой. То есть не успела понять, что он тоже оооочень медленный.
И мне, выпускнице педучилища, было совершенно ясно, что скорость не является показателем ума.
Потому я просила не кричать на Алёшу. И уверяла, что всё равно выучится. И что он хороший.
Однажды в разговор влезла моя наставница. Валентина Ивановна трудилась учительницей параллельного класса и являлась заслуженным учителем нашего государства, автором методик и всё такое. Её мнение было конечно очень ценно.
«Переводить, переводить, в специальную школу»… Был её вердикт.
Ну, а бороться она за своё мнение не стала. Всё-таки не её ученик.
Плачущую мама я попросила крепиться. И подумала, ну не пишет Алёша, ну не успевает. Но читает же. А контрольную с ним написать — это не проблема.
Так я изобрела свой способ. Училка-многостаночник. Все пишут диктант. Лёша пишет первую строчку диктанта. Все читают. Лёша пишет вторую строчку. Все лепят, Лёша пишет третью. За три урока справлялись.
Понимаете, дело не в скорости даже. Ручка падает на пол. Потом ломается. Потом теряется колпачок. Потом тетрадка помялась. На доске показался солнечный зайчик. Карасёва Надя спросила что-то. Болдырев заржал. Все и всё отвлекали Алёшу. И каждый раз ему надо было сосредоточиться, чтобы начать процесс заново. Но тут он мог захотеть в туалет. И всё сначала…
Как вы думаете, кем стал этот мальчик? Дело в том, что о нём я как раз ничего не знаю. Может, встречал, кто? Или себя узнал?
