Сегодня моей бабушке исполнилось бы 100 лет
Бабушка Нина прожила долгую трудную жизнь – 88 лет. Была счастливо замужем за моим дедом Васей, родила и воспитала трех дочерей. С Васей у них была большая разница в возрасте – 27 лет. Моя мама помнит, что одноклассники часто ее спрашивали: «А когда за тобой придет дедушка?». Она обижалась и исправляла на «папа».
Папа-дедушка очень любил своих девочек и Ниночку. Трогательно заботился об них. Покупал им сам чулочки и лифчики. Успевал ходить на две работы, приносил продуктовые наборы в большом кожаном портфеле. В эвакуацию вывез все семейство в Иваново. Сам на войну не пошел по возрасту. У меня нет памяти потерь из семейной истории – никто в ближайшем окружении не погиб и не был репрессирован.
Дед сохранял до конца жизни чувство юмора и ясные мозги. Любил готовить и принимать гостей. Братья приезжали к нему с Украины и спивали. Во всех смыслах. Пели и пили. А девочки прятались и подслушивали из соседней комнаты. Ниночка была красоткой и правильной женой, гостей принимала доброжелательно и тоже любила петь.
Нина шила, вязала, идеально вела дом. Жили, как все, в коммуналке. С соседями дружили. Девочки ухоженные, здоровые. По субботам баня. Каждый день косички, подвязочки. На каникулы ездили к родственникам в Иваново. Открыточки писали друг другу. Вася Ниночке. Ниночка Васечке. И всем родственникам. Со всеми праздниками.
Когда дочки выросли, а дедушка умер, бабушка пошла работать в детский сад. Помню, что около театра Советской Армии он находился. Есть фотографии, как она ведет детский «ручеек» парами. Лучшая воспитательница. Надежная, спокойная и справедливая. Я тоже к ней в группу ходила. И есть фотография: я, бабушка и морковь.
В день рождения дедушки, день смерти старшей дочери и другие даты бабушка всегда ходила на Новодевичье кладбище. Для детей это была каждый раз экскурсия и веселая прогулка. А бабушка убирала могилу. Печали никогда не бывает слишком мало. Со смертью ребенка невозможно согласиться. Ирина погибла во время пожара, ей было больше тридцати. Она была беременная вторым ребенком. Умерла лучшая, самая послушная, самая успешная, самая-самая…
Бабушка не была верующей женщиной. А кладбище для нее было местом, где она могла пообщаться с умершими, думаю так. И попечалиться без глаз.
Там бабушка познакомилась с женщиной, которая убирала могилу одного писателя. И отправилась бабушка жить на писательскую дачу – в кухарки.
В поселке писателей и прошло мое детство, будто бы рассеченное пополам. Школа — квартира на Самотеке – тоска, страх. Каникулы – писательская дача – игры, чтение, походы, посиделки под абажуром – радость, доверие.
Бабушку мою – Нину Александровну – в поселке все знали и уважали. Кому-то она подшивала брюки, сидела со своими и соседскими детьми, помогала старушкам и шила лоскутные одеяла. Прошло время. Бабушка проводила в иной мир и писателя, и его жену. Но их дочь и зять попросили бабушку остаться. Как члена семьи. Любили они ее и привыкли. Она и осталась. Здесь у бабушки была своя комната, лоскутки, залежи тряпочек и свой дух. И это был ее дом без всякого сомнения.
Мы, кухаркины внучки — я и мои сестрицы, бывали на даче очень часто, я так на все каникулы приезжала. Чувствовала себя не то, что как у себя дома – а как у Христа за пазухой, только я тогда совсем не знала про Христа. У меня были обязанности, почему-то запомнилось – я мыла лестницу. Или вытряхивала с балкона одеяла. Иногда гоняла в ларек на велосипеде.
Утром бабуля делала гимнастику в постели. Для ленивых. Но теперь я понимаю, почему ее здоровье было если не отменным, то точно хорошим.
Бабушка делала самый вкусный в моей жизни яблочный пирог, рецепт которого, к сожалению, потерян. Играла с нами, детьми, в «слова» и каталась на санках с горы. После 60-ти села на велосипед, правда, неудачно. Зимой толкала нас в сугробы. Шутковала и смеялась, как мы туда ныряем. Мокрые счастливые мы возвращались домой, чтобы сушиться на батареях и играть-читать-болтать-смотреть диафильмы.
Летом огородов особенно не было. И культа «своей клубники» тоже. Но были кресла-читалки, качели, вековые деревья и уважение к прайвеси. То есть, если ты чем-то занимался, то никто тебе не мешал. До часа не было принято шуметь, так как А.В. работала. Никогда не смотрели телевизор. Если только новости. Осуждали конечно, разбирали смысл. Ну это взрослые. Детям было наплевать.
Бабушка ворчала часто «опять кастрюлю не помыли, засранцы». Все ее ласково терпели. «Наша бабушка» — говорили писательские внуки. Когда бабушка состарилась, никто уже и не ждал от нее помощи по дому. Но зарплату-«пенсию» продолжали платить. Бабушка была очень благодарна. Только все равно тосковала.
Однажды она приехала в Москву. Или, скорее, так. Вернулась в Москву. «Хочу умереть среди своих». Первая «своя» – это была я – любимая внучка. Только жить вместе мы не смогли. Я курила ей в лицо, уставала на работе и жила своей жизнью. Бабушка попробовала пожить с другими внучками. Попутешествовала. Но в результате все же решила жить с дочкой – моей мамой. Я снимала им квартиру. Нанимала помощниц, увольняла. Было по-всякому. Плохое вспоминать не хочется. Когда первый раз бабушка задумала умереть, я ей не дала. Потащила в платную больницу и там ее суперспецы заставили побыть еще с нами. Так накачали лекарствами, что бабушка стала тихая-тихая и как бы еле живая. Но живая же. И худела. Худела очень. Таяла на глазах. Я наняла сиделку, она оказалась баптисткой. Тетка была очень упертая и исполнительная. Подумала я и решила все лекарства отменить. И если ночью надо к бабушке вставать, значит, пусть сиделка встает. Чем уж эта баптистка бабушку подпаивала и про какой опиум для народа толковала, но бабуличка моя ожила и выправилась без супердорогих лекарств. А сиделку мама потом выгнала. За религию или еще за что, я уже и не помню.
У меня очень большое чувство вины перед бабушкой. Километровое. И такое же — благодарности. Наверное, даже гораздо больше. Я не хочу вспоминать обиды. Это так уже все неважно. Бабушка ушла в 88 лет на своих ногах. За день или за два до смерти – она пела. И читала наизусть стихи. И еще. Она умерла на следующий день после дня рождения своего правнука. Чтобы его не расстраивать. Это он так считает, не я придумала. И всегда помнит про это.
Бабушка была простым хорошим человеком и прожила сложную жизнь. И прекрасную жизнь. В которой было все: и счастье, и горе. Красота и настоящее, не выдуманное страдание.
Из детства я помню, как она ворчала и жаловалась «за что мне это все наказание». Перед смертью она мне сказала, что знает «за что».
К счастью, моя бабушка была крещенная, до революции всех крестили. И я могу подавать за нее записки и молиться в Церкви. На кладбище я совсем не хожу. Хоть бабушка, наверное, и грустит про это на небесах. А, может, ей уже это и все равно. Там доченька ее и муж. И никаких ритуальных уборок и материальных забот.
А мы тут справляемся как-то.
Я очень люблю тебя, моя бабушка. Прости меня.
http://e-esenia.livejournal.com/397419.html
