Килька в томате
Мамочке моей посвящаю
Классы в нашей школе формировали по территориальному признаку. И мне, 18-летней выпускнице педучилища, достался самый прекрасный класс. По составу. Наверное, двигали дома специально, чтобы деток поинтереснее собрать.
Бескудниково. Рабочий район. Никого не хочу обидеть.
В моем классе оказалось 20 мальчиков и 10 девочек. Один из мальчиков страдал эпилепсией. Другой совсем был не обучаем. Я за год не смогла научить его писать. И был еще такой персональный человечек для радости. Из «пьяной» семьи. Лёшкой его звали. Немытый, неухоженный волчонок. Он мог разговаривать только матом.
— Лёш, ну ты опять не сделал домашнее задание. Что случилось вчера?
— Ну йооп… они чо… я на лестнице сидел… она бутылку разбила… он её ну это… бл… я чо.. я не мог… чо…
Но я сегодня не о них. Не об этих мальчишках. Хотя и намучилась с ними изрядно. Тут другой случай. Про благополучных детей. И даже не про них.
Вызывает меня директриса к себе. Дело было уже весной. И показывает она мне заявление.
— Ваши?
Читаю. Заявление от гражданки, предположим, Гусевой, проживающей по адресу Бескудниковский бульвар…
И такое примерно содержание.
МарьИванна шла мимо дома номер ** по Бескудниковскому бульвару. И вдруг, с верху полетело. Полилось. Загремело. Голова закружилась…
А вот если бы убили? А вот если бы изуродовали? Кто их воспитывает? И просьба найти. Расстрелять. Наказать. Разобраться с родителями. Написать на работу. Ну и про милицию конечно.
Выяснилось, что кидали и лили с пятого этажа мои птенцы. И кстати, нормальные такие, благополучные дети. Два мальчика и одна девочка. Или наоборот. Уж это теперь, какая разница.
Лимонад они лили, воду и что именно бросали, я уже и не помню. Да ведь не пластик, же. Страшное ли дело.
Заявление было подробное, мелким почерком. С требованием разобраться.
Директор, молодая женщина, до сорока. Мне кажется, что Валентина Сергеевна была всем в этой жизни довольна. Карьерой, материальным благополучием. Ну и даже семья у неё имелась, какая никакая. По слухам, ещё её поддерживал морально физкультурник. Что ближе к кризису среднего возраста тоже становится немаловажно. Но, в целом, с прической и при советском жирном макияже, в стиле партийного работника, она была человеком невредным. Но очень хотела, чтобы комиссия в текущем году присвоила нашей школе статус образцово-показательной. Никогда я не вдавалась в подробности, зачем ей это было нужно. Но все открытые уроки для РОНО я проводила безотказно. Как и мои бойкие уроки. И директрисе это нравилось. И чем я её могла особо огорчить. Да, ничем. Ну разве что, покуривали мы с подружкой, учительницей музыки, в подсобке. Так это с трудовиком, не с физкультурником же. Про это в следующий раз.
Сегодня про заяву.
Директриса была мрачной. Поручила мне разобраться и принять меры. Ну и поставить её в известность. Торжественно вручила мне заявление МарьИванны. И отправила работать.
Оттарабанив свои четыре урока, заседание профкома и продлёнку, я поехала домой.
Дома меня ждала моя мама.
Наш дом номер 10 стоит до сих пор в 3-м Самотёчном переулке, что тянется вдоль трамвайных путей. Квартира была по нынешним понятиям малогабаритная, на втором этаже, и расположена с угла. Будете проездом, обратите внимание. Дом десять не снесли и не купили до сих пор. Не нужен никому, наверное.
В большой комнате два окна, и оба они выходят на трамвайные пути. В одно окно можно наблюдать, как трамвайчик спускается вниз с горки. Когда я была маленькая, глядя в это окно, мама провожала меня в магазин за хлебом.
Так вот, когда трамвай летит мимо нашего окна, примерно на расстоянии метров трёх, то звук из телевизора становится не слышно. И если ты сидишь разговариваешь, то приходится замолчать. И продолжить, когда трамвай проедет уже.
Сейчас я ещё и дедушку вспомню, как он заставил советские «органы» повесить знак ограничения скорости. Чтобы полегче было. Телевизор смотреть. Но это опять отдельная история. Прежде съезжу, проверить, висит ли наш знак до сих пор.
Мама сидела за круглым столом в большой комнате. Смотрела телевизор, как водится, в перерывах между трамваями. И ела. Кильку. В томате. На столе лежала газета. На ней стояла банка с килькой. Мама засовывала в неё вилку, доставала кильку, клала её на кусочек чёрного хлеба… И, хочу сказать, жизнь ее удалась. Теперь она спорит, что то была тюлька. Если так, то знаете, это еще смешней.
Я была очень расстроена. Сразу начала рассказывать маме про директрису, про МарьИванну, про бестолковых детей, про заявление, про поручение «отреагировать».
— Дай почитать! Заявление это ваше, — сказала мама с воодушевлением.
Читала она его долго и внимательно, причмокивала и ничего мне не говорила. Ну и жевала же кильку, чего говорить.
— Что делать-то мне? — спросила я маму настойчиво и немного нервно. Надо же что-то делать!
Я была очень ответственной учительницей и дочерью, если кто не в курсе.
Мама аккуратно положила лист с заявлением на стол и потянулась вилкой за килькой.
В томате болталась такая мокрая кашица. Кто любит, тот помнит.
— Что делать, спрашиваешь? Да, вот, что! Вот тебе моя резолюция!
Театральным жестом она протянула вилку и положила кусочек кильки на заявление. Прямо по центру. Кусочки кильки мгновенно разъехались и нарисовалось хорошее жирное пятно.
— Мама, ты что с ума сошла? Что ты делаешь? Ааааа… Что же теперь будет…
— Да ничего не будет…
Мама смеялась. Я плакала. Потом тоже смеялась, крупно шмыгая носом.
Заявление не сохранили, вот чОрт.:-)
